Когда я был маленький, я очень любил 23 февраля, даже несмотря на то, что в этот день нужно было ходить в школу. Зато и подарки от девочек и в отличии от них мы получали вовремя — день в день. Кто кому будет дарить решал жребий, который девочки кидали накануне и держали это в строгой тайне. Подарки в основном покупались, самые популярные мальчики получали чего получше, менее популярные чего похуже. Я относился к менее популярным, но меня в общем-то особо не «динамили».

Впрочем, за неудачный подарок всегда можно было отомстить через две недели. 8 марта, в отличие от нашего праздника, выходным был всегда, и девочки получали подарки заранее. Конечно, мы тоже тянули жребий, и очень было маловероятно вытащить «обидчицу», хотя мне это один раз удалось. В основном мстить приходилось всему женскому роду в лице «счастливицы». Я всегда дарил наборы для душа, мол все женщины воняют. В общем, было весело и мило, и я очень и искренне любил 23 февраля, считая его днем мужчины. А потом я закончил школу и меня призвали в вооруженные силы Российской федерации.

Был летний теплый вечер 9 июня 2003 года. Электропоезд остановился на платформе «Трудовая» Савеловского направления. Двери раскрылись, и из вагона вышла компания молодых парней с сумками и рюкзаками. Впрочем нет, компанией они были бы, будь они туристами. Они были командой, собранной несколько часов назад на Московском сборном пункте «Угрешка». Несколько часов назад они получили военные билеты и теперь ехали проходить воинскую службу, правда ещё не известно куда. Войсковая часть, куда их привезли, была так называемым пересыльным пунктом, откуда их должны были забрать «перекупщики», и куда зачем-то свозили призывников со всей страны. Войсковую часть окружал военный городок — с покосившимися двухэтажными домами, разбитыми дорогами и непременными трубами теплотрасс. У входа в старую одноэтажную казарму сидели солдаты и перекуривали. Завидев команду еще из далека, они принялись показывать им недвусмысленные знаки из которых следовало что гражданка кончилась и будет очень тяжко. Мне, а я был как раз в этой команде новобранцев, стало слегка не по себе.

Когда мы вошли в казарму, на нас, как стая голодных котов, набросились местные солдаты. Стали требовать деньги, сигареты. Денег ни у кого уже почти не было — контрактник, сопровождавший команду, сказал что их всё равно отнимут, поэтому будет лучше, если мы соберем все что у нас есть, и он на половину суммы купит еды и пива (напоследок), а вторую половину заберет себе. Впрочем, оставались какие-то крохи, какие-то копейки, которые мы заныкали в личные вещи на всякий случай. Практически честный ответ, что денег у нас нет, солдат не устроил, и они пообещали нам позже поговорить по-другому.

В казарме стоял смрадный запах давно не стиранных носок. На нарах валялись парни в гражданке — они были откуда то из Вологды и сидели здесь уже неделю. Их даже начали привлекать к хозработам и гонять на зарядку. Больше всего они боялись застрять здесь еще на неделю — приближался день России, грозивший сразу несколькими выходными. Пришедший офицер, маленький и толстый, в потертой «пятнашке», приказал нам укладываться спать, при этом строго-настрого запретив залезать на второй ярус. Естественно, никакого постельного белья не было, от матраса и одеяла несло потом десятков таких же бедолаг, как я, и вонючими носками. Но за окном стрекотали цикады, ветер гулял по верхушкам деревьев, а уходящее на запад солнце играло в ветвях колыбельную песню. Усталость взяла свое и я начал засыпать как вдруг…

Трынь, трынь, трынь — фальшивила аккорд ля-минор расстроенная гитара.

— П#ДАРАСЫ! — проорал чей то голос.

Снова — трынь, трынь, трынь.
— П#ДАААРАААСЫ! — на сей раз голос пропел это как можно более издевательски.

Ясно, здешние воины решили сыграть нам свою колыбельную. Что ж, здесь они хозяева — и придется слушать это. Два года. Я лежал завернувшись в одеяло, вынужденный слушать эту песню. Лежал и не знал что продлится она минут 15, как в плохом анекдоте про панка…

Трынь, трынь, трынь.
— П#ДАРАСЫ!

…а потом в казарму придут солдаты и начнут нас, вновь прибывших, выводить в туалет по одному. Вскоре наступит моя очередь и меня будут бить, правда несильно. За то что у меня не было для них денег…

Трынь, трынь, трынь
— П#ДАРАСЫ!

…а завтра перед завтраком, на который мы пойдем строем, старослужащие будут бить молодого бойца по лицу сапогами, чтобы мы знали, что служба не сахар. На то, чтобы поесть, нам дадут три минуты, а когда мы вернемся в казарму, там будет майор, и он назовёт нас секс-меньшинствами…

Трынь, трынь, трынь.
— П#ДАРАСЫ!

…а в казарме будет сидеть новая команда из Поволжья. С лицами уголовников, с понятиями в голове и блатными шуточками. Но меня заберут через несколько часов и я уеду обратно в Москву — служить Российской авиации. По дороге, проверив сумку, я обнаружу что она пуста — мои личные вещи были украдены, пока меня не было в казарме. Всё подчистую, вплоть до почтовых конвертов…

Трынь, трынь, трынь.
— П#ДАРАСЫ!

…и мне два года придется молча терпеть унижения, тупость и некомпетентность офицеров, совершать бессмысленные действия, тупеть, не развиваться, не совершенствоваться. И выносить из офицерских кабинетов пустые бутылки из под водки и коньяка коробками. И каждый день, сгорая от стыда, бегать в форме в соседний магазин за новой порцией спиртного для этих полковников и подполковников, которые вместо службы пропивали себя прямо на рабочем месте.

Трынь, трынь, трынь.

— П#ДАРАСЫ!

Больше я 23 февраля не праздновал никогда. И не потому что этот день имеет какое то отношение к большевикам — мне, честно говоря, наплевать: я уже и Ленинский проспект с Лениным мало ассоциирую. А просто потому, что каждое двадцать третье число, когда телевизор распинается о доблести наших вооруженных сил, а интернет пестрит открытками со звездами, я вдруг отчетливо начинаю в голове слышать песенку про п#дарасов. И меня накрывает тоска. Тоска по ушедшим в никуда, за просто так, двум годам жизни.

Виктор Тройнов