Вступая в оживленные дискуссии с людьми, заставшими времена советского строя, мне зачастую приходится слышать одни и те же аргументы о том, что в то время в армии был порядок, у советских солдат существовали четкие понятия о чести и достоинстве, беспредела, подобного тому, что творится в вооруженных силах сегодня, тогда не наблюдалось. И Вы знаете, я бы поверил в это, если бы не рассказы моего отца о службе и не книга под названием "Пьета” (скорбь матери над телом убитого сына)*, которую мне довелось недавно прочесть.
Отец неохотно рассказывал о том, как ему служилось, да и я, будучи в то время обычным подростком-школьником, не проявлял к этой теме никакого интереса. И лишь однажды мне удалось откровенно поговорить с ним. Его воспоминаний хватило бы на целую повесть, но я ограничусь лишь одним рассказом.
В части, где служил мой отец, а это было в середине 80-х, "дедовщина” существовала, и эта варварская традиция передавалась из года в год, от одних новобранцев к другим. И в первые же дни службы всем новичкам, прибывшим в часть, в числе которых был и мой отец, пришлось столкнуться с дедовским "прессом”. Юноши со слабым характером тут же обретают навязанный им "армейской системой” социальный статус. Зачастую это напоминает пресловутые "зоновские понятия”, но мой отец был не из таких: в свое время он занимался в секции по боксу, имел прекрасную физическую форму и обладал богатым опытом ведения рукопашного боя, как в зале на ринге, так и на улице, где, как известно, условия существенно отличаются.
И в первый же день по приезду отца в часть происходит первый конфликт. "Дед” стоит в проходе между двумя койками, на нем халат, тапочки и искуственно натянутое выражение лица, заставляющее тебя почувствовать себя на одном из последних мест в эволюционной цепи. Намеренно блокируя проход, "дед” всем своим нутром предвкушает конфликтную ситуацию. У отца в руках матрас и другие принадлежности, он тактично заходит издалека. На вежливую просьбу отойти "дед” не реагирует. Просьба повторяется, и вновь никакой реакции. Ситуация накаляется, ведь в такие моменты обычно примается решение, от которого зависит весь дальнейший период несения службы. Я не думаю, что у отца были какие-либо сомнения, учитывая его характер. Резкий толчок матраса, и "дед” беспомощно отлетает в сторону вместе со своим белоснежным халатом и тапочками. Железобетонная иерархия, которая оттачивалась годами, дает трещину. "Дед” в изумлении вскакивает и начинает неистово орать о том, что ночью таких как он, будет очень много, и они придут за моим отцом, чтобы его убить. Отец принимает свалившиеся на его плечи обстоятельства и невозмутимо проходит к своей койке.
Наступает первая ночь. К месту, где он собирается ложиться спать, подходит группа людей, которая состоит примерно из 10 человек. Некоторые из них являются уроженцами Чечни, они – старослужащие, пользующиеся серьезным авторитетом в части. Начинают сыпаться угрозы, отец предпринимает попытку мобилизовать всех новобранцев, обращаясь к ним с криком: "Вставайте, дадим им отпор, чего Вы боитесь!?”, а в ответ лишь испуганные мальчишеские лица, натягивающие дрожащими руками выданные им в части одеяла.
Выбор невелик, отец предлагает выйти на улицу и сразиться по-мужски, честно, один на один. Удивительно, но стая шакалов принимает его предложение. Уже будучи на улице, отец, танцуя, подобно Мохаммеду Али и его знаменитому выражению "порхать, как бабочка и жалить, как пчела”, несколькими ударами вырубает самых авторитетных и наглых. Несколько раундов с несколькими бойцами в итоге заставляют "дедов” принять сложившиеся обстоятельства и предложить отцу встать с ними на одну ступень социальной иерархии. Естественно, он не отказывается.
Возвратившись, он видит все те же испуганные лица, но на этот раз они полны недоумения: "Как же ему удалось?” Испытывая необычайный подъем внутренних сил, отец спрашивает: "Почему вы не встали, черт возьми?!”, они лишь пожимают плечами, спрятав в ближайшем углу свои наполненные стыдом глаза.
Шли месяцы, отцу служилось неплохо, он брал увольнительные и ездил к моей матери, благо часть находилась не так далеко от родного города – несколько часов на автобусе, и ты дома. Он видел сложившуюся в той части систему, но не предпринимал никаких попыток ее изменить, прекрасно понимая, что это подобно плаванью против течения в каменистой горной реке. Для того, чтобы что-то изменить, требовались куда более серьезные меры, которые могли бы быть приняты лишь на самой вершине советской бюрократии.
Через некоторое время, вернувшись в часть после очередного увольнительного, отец узнал о том, что один из "дедов” был застрелен новобранцем. Стоя на вышке и держа свой пост, "дед” получил автоматную очередь в спину, как месть за все страдания, которые он когда-либо причинял другим людям. Инцидент тогда замяли, в совестские времена вообще о многих вещах предпочитали не говорить.
Но не этот случай поразил меня больше всего в его откровенном рассказе о службе в советских вооруженных силах. Под конец службы отец стал наблюдать уже знакомую картину, те сопляки, которые не так давно прятались под одеялом, теперь "возмужали” и поменялись местами с теми, кого боялись больше всего. Теперь они были на вершине социальной иерархии, теперь они задавали тон в части, даже инцидент "на вышке” не остановил ни одного из них. Отцу ничего не оставалось, как спросить их: "Зачем? Зачем вы это делаете? Неужели вы не помните, как сами вели себя в ту первую ночь?” Он был поражен тем, насколько коротка была их память. Сослуживцы лишь тихо мычали в ответ: "Ну, мы не это… они же тогда нас били… а мы что должны делать?”
Спустя некоторое время наступила долгожданная демобилизация.
Я пролистываю книгу "Пьета” и вижу похожие истории, происходившие в тех же декорациях затхлой советской реальности. Но героям книги повезло гораздо меньше, они все были убиты. Дети вернулись к своим матерям в гробах. К каждому из них, независимо от склада характера и физической подготовки, деды и офицеры нашли свой подход. Они их избивали, калечили, стреляли и вешали, а советская номенклатура предпочитала молчать и списывать все на несчастные случаи.
Сейчас, когда я слышу слова о том, что "в советские времена в армии все было по другому”, я вспоминаю рассказы моего отца, а также фотографии молодых парней, напечатанных в этой книге. Никакие аргументы уже не убедят меня в том, что сегодняшняя армия, доставшаяся нам в наследство от советского периода и перенявшая абсолютно идентичные социальные болезни, не нуждалась или не нуждается в реформе. Люди, озвучивающие подобную точку зрения, либо не имеют понятия о том, о чем они говорят, либо упорно продолжают игнорировать проблемы, которые требуют безотлагательного решения.
Андрей Кофанов
* – "ПЬЕТА. Скорбь матери над телом убитого сына” – 2010 г. Автор: Бонцлер М.В.
