Александр Сладков — личность хорошоизвестная как в журналистских, так и в военных кругах. Профессиональный военный, закончивший Курганское военно-политическое авиационное училище, он с 1993 года работает на телеканале «Россия», руководитель и ведущий «Военной программы». Награжден 4 орденами. В августе 2008 года, при подготовке сюжета в Цхинвале, на который наступали тогда грузинские танки, был ранен. Мы поговорили с Александром об эволюции российской армии, которая происходила на его глазах за последние 15 лет.
«Лента.ру»: Вы вроде в Санкт-Петербург собирались. Новый сюжет для военной программы?
Александр Сладков: Да, сюжет... Врачи настояли на удалении пули, которая уже шесть лет в ноге сидит. А в Питере у нас лучшие специалисты в Военно-медицинской академии по этой части. Не исключено, что и материал соберу для фильма, не валяться же неделю на госпитальной койке. Тем более, что у военных медиков там немало нового оборудования появилось, да и сами хирурги — доктора от бога, все с боевым опытом, еще с Афгана и Чечни.
А какой боевой опыт получила вся российская армия уже в современных вооруженных конфликтах? Изменения начались во время чеченской кампании?
Первую чеченскую войну вообще в расчет брать не будем — это достаточно неприглядная страница истории для нашей армии и ее генералов. Какое-то неуловимое движение вперед началось с августа 1999 года, когда хорошо вооруженные банды Шамиля Басаева и Хаттаба напали на южный Дагестан, выдвинулись на Ботлих. К этому моменту это была удрученная исходом первой войны и Хасавюртовским мирным соглашением армия. Передышка, которая несомненно была нужна, желаемого эффекта не дала — привести армию в надлежащее боеспособное состояние не успели или банально не хотели. Моральный дух солдат и офицеров был крайне низок — боялись, что опять раздадутся окрики сверху.
В новую войну армия, признаем, вступила неподготовленной. Да, был героизм, да, самоотверженность присутствовала. Но были и потери — по личному составу, чуть меньше по бронетехнике и авиации. И тут в Дагестан приехал Владимир Путин, тогда еще председатель правительства. Это был хороший знак для армии — военные почувствовали, что с ними разделяют всю кашу вооруженного конфликта. Тогда я впервые увидел его, как говорится, вживую и запомнил слова, обращенные к военным: «Нужно набраться терпения и сделать эту работу — полностью очистить территорию от террористов. Если эту работу не сделать сегодня, они вернутся, и все понесенные жертвы будут напрасны».
Офицеры, вспоминая тот этап, говорят: «Мы хотели рвать и метать, и нам дали возможность это сделать». Армия стала совершенно другой — наступательное движение вперед было ощутимо. Образно говоря, Путин установил тогда на поломанную армию аппарат Елизарова, который сразу не вылечил, но дал возможность встать на ноги.
А вот когда вы лично почувствовали, что обстановка в армии изменилась?
Совершенно отчетливо это помню. Мы снимали солдата под Ведено, не помню уже фамилию. Он был без маски и открыто говорил в камеру: «Мама, ты за меня не волнуйся, все в порядке. Мы тут немножко еще доработаем, и я обязательно вернусь». У всех военных в глазах тогда читалось — мы съедим любого.
На чеченской войне выросла целая плеяда талантливых российских генералов, которые грамотно и успешно командовали войсками — Владимир Шаманов, Сергей Макаров, Геннадий Трошев, Владимир Молтенской, Владимир Булгаков. Последний ярко проявил себя и в 1995 году, когда под его руководством входили в Ведено и в Шатой, и в 1999-м, когда Владимир Васильевич командовал войсками оперативной группы «Север». Он всегда отличался оригинальностью мышления, нетерпимостью к догмам и шаблонам. Как-то под Ведено он «одолжил» у МВД свору сторожевых собак, которые своим лаем, разносившемся по всем ущельям, подняли боевиков из схронов и заставили их бежать. К слову, его однофамилец — генерал от инфантерии Сергей Александрович Булгаков — во время Закубанской экспедиции в 1810 году сумел забраться в такие места, куда и сами чеченцы не отваживались хаживать.
На боевой дух армии несомненно влияло и отношение к ней верховного главнокомандующего. Когда в зоне боевых действий появляется первое лицо государства и говорит: «Ребята, я на вас надеюсь, вы должны спасти ситуацию», — это совсем другое дело, такие слова дорогого стоят.
После завершения активной фазы боевых действий в Чечне какие-то выводы в отношении армии были сделаны?
Тогда весьма популярным словом было «реформирование». Но, по большому счету, оно ничего не меняло в армейской среде. Последовали сокращения, быт был не налажен, боевая техника большей частью оставалась старой. Армейские проблемы лежали на поверхности, а основной вывод заключался в том, что на армию можно положиться. На тот момент изменить армию не представлялось возможным — не хватало денег.
То есть к августу 2008 года, когда началась так называемая пятидневная война, российская армия опять была не готова к боевым действиям?
Не так категорично. На протяжении предыдущих нескольких лет чувствовалась серьезная готовность руководства к серьезным переменам в армии. Военным подняли зарплату, изменилась и система обеспечения военнослужащих жильем, появились первые внятные шаги в перевооружении. Впервые за последние годы на улицах можно было увидеть офицеров в форме, а не прячущих погоны под гражданскими куртками. Но если мы не умеем лепить кувшин, то гончарный круг крутится бесполезно, а именно так можно было охарактеризовать всю деятельность армии. Круг-то крутился, но кувшин не выходил.
К грузинской кампании армия была готова в недостаточной степени. Да, мы победили, но опять за счет героизма простых солдат и офицеров. Ввязались в бой и достигли результата лишь статичной массой, силой инерции разогнанного состава, который еще способен тащиться по прямой, но уже не вверх.
После пятидневной войны был определенный шок, особенно на самом верху. Пришло понимание, что нужны совершенно новые методы в оздоровлении всего армейского механизма. И они, несомненно, происходили. Но в руководстве армии находился человек гражданский, который ее не понимал, да и не особенно любил. Да, Анатолий Сердюков сделал многое, в том числе и по коррупции, но сделать армию именно армией, готовым к применению боевым механизмом, он так и не смог. Вернее, ему многое не удалось.
Александр Сладков Фото: страница «Военная программа А. Сладкова» в «ВКонтакте»
Два года назад министром обороны стал Сергей Шойгу, который успешно руководил другим ведомством и привык действовать в экстремальных ситуациях. Армия ждала такого отца-командира?
Лично я почувствовал, что в армии что-то коренным образом меняется, когда Сергей Кужугетович вышел для представления в военной форме. В погонах генерала армии. Дело даже не в чинопочитании, но сам факт, что у руководства Вооруженных сил встал человек близкий по духу, почувствовался сразу. И вторым положительным штрихом к портрету министра обороны стал организованный им офицерский бал в Культурном центре Вооруженных сил перед Новым годом. Офицеры и генералы в парадной форме при орденах, с женами, почувствовали себя на этом собрании братьями по оружию, членами одной семьи, одной команды. Гражданские люди бы сказали, что это корпоративный дух, но это было именно боевое братство.
Чтобы преобразовать армию, нужны гении, а я лично удостоверился, что Шойгу — гений. Буквально за два года под его началом мы получили совершенно другую армию. Мобильную, боеспособную, готовую выполнять любые задачи. Процесс непростой, что говорить, и шоковая терапия здесь тоже присутствовала. Помню, как в Анапе, во время второй внезапной проверки частей и соединений, эпицентр которой пришелся на юг России и Черное море, Сергей Кужугетович сказал мне: «Да, я вижу, что пьют наши генералы валерьяночку. Но результат уже гораздо более отчетливый».
Впервые за многие годы военные учения стали не фикцией, а практически реальными действиями в непредвиденных условиях. Ведь как раньше было — к учениям готовились месяцами, матсредства и технику заранее передислоцировали. А тут — приехал человек в штатском, на такси, без всякого предупредительного звонка и — конверт в руки командиру. Все внезапно, все реально. И головы многие полетели — было понятно, что отношение к боевой подготовке у руководства Минобороны более чем серьезное.
Или когда в прошлом году проводились учения на Дальнем Востоке, где армия «воевала» не с абстрактным противником в виде фанерных мишеней, а была разделена на «красных» и «синих». И каждый из военачальников соперничал с таким же как он командиром в умении оперативно мыслить, перемещать войска на тысячи километров и планировать наступательные и оборонительные действия. Это был масштаб. Это было серьезно, по-взрослому. Казавшиеся поначалу наигранными соревнования по танковому биатлону или воздушному дартсу теперь воспринимаются не как спектакль, а как серьезный элемент боевой подготовки. И уже никто не сомневается, что именно в российской армии подготовка танкистов и летчиков находится на самом высоком уровне.
Сергей Шойгу провел также и реальную блестящую операцию в Крыму. Нет, не по захвату полуострова, в этом не было необходимости, — когда «вежливые люди» проводили из Крыма украинскую армию, а это не один десяток частей и подразделений. Вся процедура заняла несколько дней и обошлась без выстрелов, и уж тем более потерь с обеих сторон. Мне кажется, эта операция еще займет как минимум несколько страниц в учебниках истории Генерального штаба.
Кадр: «Военная программа»
Любая армия живет лишь в своем развитии, в новых технологиях. Чем может похвастать наша армия?
Буквально недавно мне довелось побывать в Национальном центре управления обороной. Это уникальный комплекс из 22 зданий и не скажу скольких подземных этажей, который как-то незаметно появился в самом центре Москвы на Фрунзенской набережной практически за год. О нем мало кто знает в подробностях, да и жители столицы в соседних домах не заметили его появления — тысячи рабочих находились там без особого привлечения внимания. Кстати, 1 декабря центр должен официально заработать, но уже сейчас он функционирует в тестовом режиме, который не отличим от реального.
Вся «начинка» представляет собой вычислительно-измерительный комплекс, который одновременно работает в двух режимах: по линии центра боевого управления и системы повседневного жизнеобеспечения. На дежурстве находятся 52 представителя всех министерств и ведомств, хоть как-то связанных с Минобороны, вплоть до Гидромета и РЖД. Причем это не рядовые исполнители, а ведущие специалисты с высоким профессиональным опытом. Связь в режиме онлайн осуществляется с каждым боевым кораблем, каждой подводной лодкой, каждым самолетом и воинскими частями на уровне бригада — полк. Связь обоюдная — из Национально центра управления обороной видят в реальном времени все, что происходит в войсках и на требуемых для оперативного реагирования подразделениях и предприятиях других ведомств, а «снизу» в любой момент могут запросить необходимую информацию или варианты принятия решений. Или вот, простейшее, дежурный офицер 27-й мотострелковой бригады, дислоцированной в Теплом Стане на юго-западе Москвы, видит на мониторе через оптику беспилотника, что происходит на полигоне в Алабино, где проходят боевые стрельбы.
Можно было бы подумать, что это сказка, если бы я не видел это собственными глазами. Это технологии 22-го века! Их сейчас даже осмыслить до конца невозможно. Центр способен реагировать на любую ситуацию в стране практически мгновенно — зал принятия решений должен выдать вариант максимум за 30 минут. И если, допустим, возникает угроза конфликта на Дальнем Востоке, то начальнику Генштаба выдается полная картина — не только по наличию сил и средств, но и варианты переброски войск, загрузка железнодорожных путей, авиасообщения. Еще прогноз погоды и местонахождение военных и политических лидеров всех сопредельных стран — так, на всякий случай.
Когда я все это увидел, то понял, что наступил новый этап. Я бы сказал, что сейчас для российской армии наступило время Ч — в военной интерпретации это момент, когда нога солдата переступает окоп неприятеля и до победы остается буквально полшага. За два года был совершен мощнейший прорыв в технологиях. И в головах генералов — в том числе.
