Ядерное оружие с момента его появления играло и продолжает играть определяющую роль в политике и стратегии ядерных государств. Споры по поводу его полной ликвидации не утихают. Однако в складывающихся военно-политических и экономических условиях цель достижения «глобального ноля» для России представляется весьма и весьма преждевременной.

На протяжении практически всей второй половины двадцатого века процесс развития стратегических ядерных сил (СЯС) определялся концепцией ядерного сдерживания. Она базировалась на признании невозможности достижения победы в крупномасштабной ядерной войне ни одним из ее участников в силу реальной и не подвергаемой сомнению угрозы уничтожения собственного государства. Одновременно родилась и идея ограничения стратегических вооружений и систем противоракетной обороны (ПРО), на многие годы определившая повестку дня диалога руководителей сверхдержав.

Сегодня Россия оказалась втянутой в инициируемый Западом процесс обсуждения вопросов ядерного разоружения на уровне предложений о полной ликвидации ядерных средств, причем практически без учета соотношений дестабилизирующих факторов ядерного сдерживания.

Ловушка «Глобального ноля»

Первое заседание инициативной группы поддержки движения Global Zero («Глобальный ноль») состоялось в Москве в октябре 2009 года. Разработанный группой план действий был доведен до сведения лиц, представляющих российскую систему принятия военно-политических решений, и получил одобрение со стороны политического бомонда страны того времени.

Сама по себе дискуссия вряд ли может представлять хоть какую-то опасность, тем более когда речь идет о ликвидации столь разрушительного оружия. Идеи ядерного ноля находят отклик у определенной части общества, особо не обременяющей себя анализом последствий такого военно-политического решения. Аргументы «за» – традиционный набор утверждений о бесполезности и ненужности обладания РФ мощным потенциалом СЯС в силу того, что Запад не планирует нападения на Россию, вставшую на путь демократических преобразований.

Но исходя из интересов России, речь нужно вести о более тонких и глубоких проблемах, связанных с допустимыми пределами сокращения отечественных СЯС. Действительно ли, как это утверждается некоторыми «VIP-аналитиками», ядерные арсеналы США и России значительно превышают показатели, необходимые для соответствия разумным требованиям сдерживания? Как следует относиться к внешне эффектному новому разоруженческому плану Барака Обамы, связанному с существенным (до 1000–1100 боевых блоков) снижением количественного показателя СЯС России?

Реакция на эти и подобные инициативы предполагает прежде всего поиск ответа на вопрос: почему руководство США, не желавшее в течение многих десятилетий даже слушать о ядерном разоружении, вдруг громогласно заявило о необходимости понижения уровня ядерного противостояния с РФ? Что изменилось?

Полагать, что это всего лишь хорошо продуманный пиар-ход президента США, направленный на изменение имиджевой репутации своей страны, одним из итогов которой стало получение президентом Америки Нобелевской премии мира, было бы наивно.

Следует искать более значимые и веские мотивы.

Что же изменилось?

Часто можно слышать, что ядерное сдерживание в условиях глобализации и растущей взаимозависимости мира становится анахронизмом. Данная позиция нашла отражение в статье Генри Киссинджера, Сэма Нанна и других авторов, опубликованной в США в начале 2008 года и нашедшей понимание и поддержку у сторонников ядерного разоружения в России. Цель ядерного разоружения была официально подтверждена на первой встрече в верхах 2009 года президентов Дмитрия Медведева и Барака Обамы в Лондоне.

Достичь этого за счет нарушения баланса средств СЯС, очевидно, невозможно. США решили пойти другим путем, связанным с их ограничением.Возможно, изменилась самооценка США своего места в мире? Нет, несмотря на то, что Америка не выдержала испытание монополярностью, в значительной степени истощив себя участием в военных конфликтах в Европе, а также на Ближнем и Среднем Востоке, приоритетным для нее было, есть и остается условие сохранения лидирующего положения в мире.

Нарушение баланса средств СЯС, ограничено, с одной стороны, договорными обязательствами по соответствующим количественным показателям боевых блоков (боезарядов) и средств их доставки (носителей). С другой – вероятностью доставки боезарядов к цели, что определяется состоянием и возможностями средств ПРО. Если одностороннее увеличение средств СЯС невозможно, напрашивается вывод о необходимости создания эффективной системы ПРО. Именно этими соображениями прежде всего руководствовались США, осуществляя свой выход из Договора по ПРО и начиная активные работы по развертыванию соответствующей системы как на своей территории, так и на прилегающих, а также в Европе, в частности в Польше и Чехии.

Однако даже ориентировочные оценки дают понимание того, что защита страны от нанесения удара сотен, а тем более тысяч ядерных боеголовок требует наличия системы, создать которую в обозримый период практически невозможно. Именно в этом причина, по которой, несмотря на огромные затраты и усилия сторон, масштабные системы ПРО территорий России (СССР) и США не были созданы. Гарантированное преодоление системы, построенной на базе перехватчиков типа ТHААD и SМ-3, совокупным потенциалом порядка 200 мегатонн может быть достигнуто атакующими боевыми блоками численностью 900 единиц, установленными не более чем на 400–500 носителях даже при вероятности их перехвата 0,9. При этом количество боезарядов, предусмотренных ограничениями Московского договора о стратегических наступательных потенциалах, равно 1550 единицам при порядка 750 единиц развернутых носителей и суммарном количестве развернутых и неразвернутых ПУ МБР, БРПЛ и ТБ, соответствующем 800 единицам.

Отсюда нетрудно понять логику рекомендаций генерала Джеймса Картрайта (США) в части целесообразности сокращения ядерных арсеналов США и России до 900 стратегических боеголовок при оперативном развертывании лишь половины из них.

Американским стратегам не приходится волноваться в отношении того, как бы не переусердствовать при проведении ядерного разоружения. В силу реализации за два десятка лет Концепции воссоздания США сегодня в большей степени готовы к быстрому снижению своего ядерного потенциала, чем Россия. Главным образом за счет качественного усиления неядерной компоненты стратегических и оборонительных средств, по которым отставание РФ от США весьма ощутимо.

Таким образом, вопрос о допустимых пределах сокращения СЯС перешел из теоретической плоскости в область жизненно важных решений. Понятно, что нахождение этих решений возможно лишь на основе формулировки адекватных критериев и установления определяющих факторов оценки ядерного порога стабильности. Дело осложняется тем, что наиболее часто и широко используемый критерий типа неприемлемого (сдерживающего) ущерба является не только неоднозначным, многоаспектным, но и в ряде случаев субъективным.

Неприемлемый ущерб. Трансформация концепции

Задача оценки количества боезарядов, гарантированно обеспечивающих национальную безопасность государства, возникла практически с момента появления носителей соответствующих боезарядов в виде баллистических ракет дальнего действия и их головных частей.

Еще в середине 50-х годов под руководством Александра Самарского в Институте прикладной математики (ИПМ – позднее ИПМ им. М. В. Келдыша) Сергеем Курдюмовым и другими учеными была предпринята одна из первых попыток решения задачи на основе адаптированного варианта модели Ланчестера теории исследования операций. В предположении априори известной вероятности уничтожения средств ядерного вооружения потенциального противника, а также своего оружия его силами было получено решение даже не первого, а нулевого приближения, давшее значение критического порога примерно в 1500 боеголовок. Немного позже, в начале 60-х годов Роберт Макнамара (США) ввел понятие «гарантированное уничтожение противника». Оно означало нанесение ядерного удара, при котором погибает от одной пятой до четверти населения и разрушается от половины до двух третей промышленного потенциала страны. Американскими аналитиками соответствующий потенциал оценен в 400 боеголовок мощностью в одну мегатонну. Впоследствии численные значения «критерия Макнамары» многократно уточнялись группой исследователей, работавших под руководством Альберта Уолстеттера.

По оценкам Андрея Сахарова, выполненным в то же время, для ядерного удара с нанесением соответствующего ущерба такого уровня было бы достаточно около 500 ядерных боезарядов мегатонного класса либо порядка 1250–1500 ядерных зарядов средней мощности.

Указанные критерии еще не соответствовали более «мягкому» понятию невосполнимого или неприемлемого ущерба, основывающемуся на моделях развития экономической и социальной обстановки в государстве потенциального противника после нанесения по нему ядерного удара.

Существенный вклад в нормативную оценку минимального уровня неприемлемого ущерба (НУ) для государств – объектов сдерживания, структурированную по ряду показателей взаимосвязи уязвимости отраслей промышленности и экономики в результате нанесения ядерного удара, внесла в конце 80-х годов группа аналитиков во главе с Евгением Велиховым и Андреем Кокошиным.

В целом к началу 90-х годов в результате исследований различных аспектов неприемлемости ущерба в организациях Минобороны, Минобщемаша и Академии наук СССР сложились подходы, вполне адекватно обосновывающие критерии и показатели НУ того уровня развития. Именно они и были воплощены в 90-е годы в Договоре СНВ-2 и рамочном соглашении по Договору СНВ-3. Согласно официальным заявлениям представителей Минобороны и Генштаба Вооруженных Сил в случае ратификации Договора СНВ-2 к 2003-му планировалось создать группировку РВСН в составе 800–900 моноблочных ракет, а стратегические силы морского базирования поддерживать на уровне 1700–1750 боезарядов. Авиационная составляющая ядерной триады в силу ее ограниченной значимости имела существенно меньшие значения. Политический и финансово-экономический кризис в России, увы, внес свои коррективы.

Психология и количественная неопределенность

К середине 90-х годов концепция НУ в большей степени стала трансформироваться от достаточно обоснованных подходов в оценке последствий наносимого ущерба и пусть приближенных, но все же прозрачных методов расчета критического уровня СЯС в сторону психологической реакции потенциального противника на угрозу нанесения ядерного удара. В результате неприемлемым постепенно стал считаться ущерб, угроза нанесения которого могла остановить противника от враждебных действий. Именно эта концепция к началу XXI века стала доминирующей в основной стратегии ядерного сдерживания, которую на словах провозглашали все ядерные державы и не подвергали сомнению авторы соответствующих публикаций.

Из зарубежных (в основном американских) специалистов, внесших вклад в проблему обсуждения элементов общей теории сдерживания, имеет смысл упомянуть прежде всего Бернарда Броди и Германа Кана. Имя первого связывается главным образом с исследованиями категории «устрашения» в рамках проблем стратегии ядерного сдерживания, второго – с разработкой теории эскалации ядерного конфликта с шестикомпонентной классификацией «степени сдерживания».

Очевидно, что у подобной трактовки концепции НУ есть большой недостаток, связанный с ее количественной неопределенностью. Как справедливо отмечено в работе «Война и мир в терминах и определениях», изданной под общей редакцией Дмитрия Рогозина, в силу психологических различий в менталитете правящей элиты и общества стран, представляющих разные цивилизации (западную, восточно-христианскую, исламскую и т. д.), уровень НУ для этих государств также может существенно отличаться. Например, в исламском мире восприятие неприемлемого для них ущерба связано во многом с менее ранимой инфраструктурой их экономики, а также иным религиозно-нравственным отношением элиты и населения к войне и миру.

Невозможность формализации обсуждаемых категорий в совокупности с поддержкой идеи последовательного достижения «ядерного ноля» привела отдельных авторов к мысли о необходимости отказа от концепции НУ и об использовании в качестве критерия сдерживания примерного баланса потенциалов ответного удара.

До 2030 года без перемен

Сегодня и в обозримом будущем безъядерный мир, увы, невозможен.

Любые предложения и инициативы, касающиеся необходимости и целесообразности понижения потенциала ядерного противостояния США и России в современных условиях, являются неприемлемыми. Логичные и вполне корректные доказательства данного утверждения приводились многими авторами еще в начале 2000-х годов. Достаточно сослаться на работу Вячеслава Круглова, Михаила Сосновского и Владимира Сиволоба «О войнах будущего и ядерном сдерживании», опубликованную в № 3 журнала «Обозреватель – Observer» за 2003 год. В статье убедительно доказывается, что полная ликвидация ядерного оружия в наибольшей степени соответствует стратегическим интересам США. Это гарантирует Америке безопасное ведение военных конфликтов обычными вооружениями, включая крупномасштабные с массированным применением обычных средств поражения, использованием огневых ударов и достижением победы «бесконтактным безъядерным» способом. Единственная ошибка авторов заключается в том, что ликвидация существенного отставания России от США в области обычных (прежде всего стратегических) вооружений и состояния ПРО может быть обеспечена в течение ближайших 10–15 лет. На самом деле за прошедшие с момента выхода в свет их работы десять с небольшим лет это отставание не только не уменьшилось, но стало еще более ощутимым. 2008 и 2009 годы следует считать, очевидно, тем периодом, когда это отставание достигло максимума. Понимание этого обстоятельства явилось для США побудительной причиной для активизации различных инициатив в области достижения «глобального ядерного ноля».

Таким образом, пересмотр договоренностей в сторону сокращения критического порога ядерного сдерживания может быть осуществлен лишь после достижения паритета по обычным стратегическим вооружениям и другим дестабилизирующим факторам, прежде всего контрсилового характера.

Актуальность пересмотра концепции НУ может возникнуть лишь при значительном снижении масштаба внешних угроз и наличии подтверждающих этот факт долгосрочных оценок. Но по имеющимся прогнозам военно-политической обстановки до 2030 года, ситуация останется крайне нестабильной и конфликтной на всех стратегических направлениях. Поэтому вопрос целесообразности пересмотра обсуждаемого критерия может приобрести практическую значимость не ранее указанного периода. Сегодня дискуссия об определении согласованной величины НУ в практическом отношении бесплодна.

С точки зрения теоретических положений достоверный ответ об уровне эффективности механизма стратегического сдерживания, базирующийся на субъективных и неопределенных критериях, естественно, получен быть не может. Но он и не требуется, поскольку эффект от угроз, основанных на использовании субъективно неприемлемого ущерба, в существенной мере зависит от личностных качеств и психологических аспектов принятия решений лицами, осуществляющими военно-политическое руководство страны – потенциального агрессора.

Словесная шелуха разоруженческих инициатив

Отдельного обсуждения требует тема влияния на НУ дестабилизирующих элементов, прежде всего контрсилового характера. В совокупности с противоракетными системами и появлением неядерной компоненты стратегического контрсилового потенциала США критериальная база оценки НУ при планировании сдерживающего критического порога СЯС, по крайней мере в теоретическом плане, должна быть уточнена. Несомненно, разветвленная система ПРО и высокий уровень потенциала высокоточного оружия США представляют существенную военно-стратегическую проблему для РФ. Однако преувеличивать ее как прямую военную угрозу не следует, как и возможности вновь развертываемых систем ПРО США в части завышенных оценок вероятности перехвата средств ответного ядерного удара. Тем более не стоит панически реагировать на любые, часто мифические сведения о «сверхвыдающихся» возможностях тех или иных разработок, не вышедших еще на стадию успешных летно-конструкторских испытаний.

Необходима адекватная реакция руководства РФ на корректно оцениваемое существо, а не на словесную шелуху разоруженческих инициатив США, при которых гарантированно сохранялся бы пороговый уровень, обеспечивающий потенциальное ядерное сдерживание в условиях стремления США к сохранению геополитического господства в современных условиях.

Некоторым экспертам эта шелуха кажется манной небесной. Пример тому – статья Владимира Дворкина «Трансформация стратегической стабильности» в № 8 журнала «Мировая экономика и международные отношения» за 2013 год. Умело оперируя фактами, понятиями и знаниями, этот действительно высококвалифицированный специалист старательно рисует крылышки американскому ангелочку, явно страдающему от непонимания русским медведем его благих намерений. Призывая к взаимному обмену какими-то технологиями, Дворкин заявляет, что со взаимным ядерным сдерживанием двух самых мощных ядерных государств необходимо расстаться. Как расправляется это сказочно доброе государство с теми, кто неспособен сдержать его от «благих» поступков, мы видели на примере Югославии, Ливии, Ирака. Еще бы немного – и Сирии тоже. Кстати, в упомянутой статье Дворкин пытается и никак не может объяснить смысл нацеливания на Москву 80 боезарядов американских СЯС (по его оценкам, хватило бы и семи-восьми). Это как раз находится за порогом здравого смысла, но очень хорошо объясняет психологию американского ангелочка, его беспримерную любовь к обмену технологиями. Один из «партнеров» СССР в 1941 году собирался на месте Москвы устроить озеро – то же самое способны сделать и эти 80 боезарядов.

Объективность оценок поступков зарубежных «партнеров» высшим военно-политическим руководством нашей страны подтверждается наличием находящихся в разных стадиях разработки, производства и развертывания БРПЛ и МБР наземного базирования. К их числу относятся «Синева», «Булава-30», «Ярс-М» и, наконец, «Сармат», планируемый на смену легендарной «Сатане» («Воеводе» – ракетному комплексу Р-36М2, который был принят на вооружение советских РВСН еще в августе 1988 года). Хотелось бы подчеркнуть, что создание и развертывание этих комплексов, а не обнуление ядерного потенциала России послужит делу сохранения стратегической стабильности.